— На станцию — нельзя пустить вас, станция эта погрузит раненых и закроется навсегда. И никаких штатских на ней нет, сироты… Эх, и много же вас наделала война!
Вечер. Ребята расположились под стеной обгоревшей избы. Миша спит на кучке соломы. Трое мальчиков и Анна беседуют.
Казимир. Мальчик, который остался у солдат…
Сергей. Егор.
Казимир. У него отец кто?
Яков. Лавочник. А у тебя?
Казимир. Чиновник.
Сергей. Куда же нам теперь идти?
Темнеет. Сергей и Яков зажгли костёр. Казимир и Миша спят. Анна, зябко скорчась, смотрит на огонь. Яков подкладывает сучки в костёр. Сергей дремлет. Лошадиный топот. Подскакали трое солдат, спешились, один затаптывает огонь, другие два — бьют ребят, разбрасывая их, как щенков, кричат:
— Вы что тут делаете, сукины дети? Вы кто такие?
Подскакивают ещё двое солдат.
Примечание. Хорошо бы рассеять десятка два октябрят и пионеров по какой-нибудь плоскости и снять их с аэроплана, так чтоб видно было: бредут в разных направлениях дети, вырванные из гнёзд своих войной.
19-21 год
Монастырь. Процесс вскрытия мощей. Перед церковью два дерева, на сучьях сидят мальчики, человек пять. Тяжёлую серебряную раку выносят из церкви, ставят пред папертью на землю. За группой людей, которые вынесли раку, следует толпа крестьян и мещан, которые присутствовали в церкви, когда брали раку. На паперти — человек в очках. Он говорит:
— Сейчас, граждане, вы увидите, что скрыто в этом сундуке, во что верили вы, чему поклонялись, откуда ждали чудес! Кто из вас желает открыть сундук?
Толпа молчит, шевелится. Выходит благообразный седовласый старик, в наглухо застёгнутом пальто, молодой монах, послушник, двое рабочих, пожилая женщина и курчавый подросток. Вскрывают раку. Толпа надвигается ближе, но многие поспешно отходят прочь, особенно испуганы старухи, женщины.
Рака вскрыта. В толпе — движение, точно её ветром пошатнуло. Ближайшие заглядывают в раку. Монашек, спрятав голову в плечи, согнувшись, пробивается к паперти, расталкивая людей. Человек в очках громко спрашивает:
— Что же видите вы, граждане?
Рабочий. Тряпки видим. Кости. Вот — череп.
Помахал черепом над головой своей и бросил его в раку. Женщина отходит прочь, вытирая глаза платком.
Старик. Всё верно. Видимость — ясная, граждане.
Голос из толпы. Что верно-то? Душа ушла, а плоть осталась.
Другой голос. А зачем говорили: нетленны мощи, ежели оказывается тлен? Жулики!
Волнуются, кричат — немногие единицы горожан, в огромном большинстве — толпа крестьянская. Равнодушно и не торопясь расходятся, разбиваются на группы.
В группе крестьян ораторствует оборванный мужичок:
— В обмане живём. Сколько денег в это место народ таскал? А — вон оно что! Вместо святости — тряпочки!
Большой бородатый мужик кричит:
— Ну ладно, мощи — нарушили, а бог-от остался али нету?
Голоса:
— А на что ему, нищете, бог?
— Они вот, эдакие, милостыню просят Христа ради, а во Христа не верят.
— Ты веришь! Наел брюхо от колен до уха…
Кто-то ударил мужичка, он упал, кричит.
С дерева слезают Сергей и Яков, оба в лохмотьях. Их окружили мальчики, кричат:
— Братцы, гляди, беспризорники!
— Бей их!
— Бей воришков!
Яков и Сергей бегут, мальчики гонятся за ними.
Маленькая железнодорожная станция. Пришёл поезд, высаживает продотряд рабочих.
Отряд рабочих идёт просёлочной дорогой, навстречу — Сергей, Яков. Их останавливают, расспрашивают:
— Здешние?
— Нет. Беженцы.
— А куда идёте?
— На станцию. Дайте хлеба, дяденьки!
— Мы сами за хлебом идём.
Поговорив с мальчиками, захватили их с собой.
Большое село. Отряд рабочих на площади, перед церковью; одни сидят и лежат на земле; другие, стоя, разговаривают с мужиками; среди мужиков двое в солдатских шинелях. Бородатый мужик, который был на вскрытии мощей, говорит:
— Хлеба у нас нету.
— Вы чего дадите взамен хлеба?
— Во-от! Хлеб даром не даётся!
— Братцы, неправильно! Хлеб — есть!
— Есть? Ну, ты и давай!
— Пусть попробует, даст! Я ему дам по башке колом…
Яков и Сергей ходят по селу, просят хлеба, им сердито отказывают. Одна баба дала краюху, — старик из избы кричит:
— Зачем даёшь? Волчата, оборванцы эти с городскими пришли! Гони их прочь, гони!
Мальчики бегут.
Сергей и Яков идут, вдали видно водокачку станции.
Яков. Ну и жадные мужички-то!
Сергей. Как мощи расковыривали, так они ничего, а хлеба попросили у них, так драться!
Станция, но уже другая, побольше. Пришёл поезд, на перроне человек пятьдесят рабочих, это — другой отряд. Рабочий во флотской фуражке, с винтовкой за плечами, говорит начальнику станции:
— Эти три вагона — отцепить, поставить на запасной путь. Мы оставим охрану, четверых хватит?
— Как хотите.
— Тебя спрашивают! Спокойно здесь?
— Теперь — везде беспокойно.
Трое рабочих ведут Сергея и Якова.
— Вот, товарищ Михайлов, послушай, что парнишки рассказывают.
Маленький городок. Украшена трёхцветными флагами площадь. Перед церковью толпа горожан. К ограде привязаны кони, около них сидит, покуривая, казак с погонами на плечах, другой лежит на земле, спит. Среди горожан ещё человек пять казаков. Офицер беседует с дамами. С паперти старичок гонит палкой Сергея, Якова. Из церкви выносят иконы, хоругви, выходят попы. Из улицы на площадь появляется ещё процессия с иконами и хоругвями.